Норвежская "русская мама"

На снимке: Мария Эстрем
среди своих советских "сыновей"

В ряды Советской армии Дмитрия Квочку призвали ровно за месяц до начала войны – 22 мая. За плечами было 10 классов в вечерней школе и два года работы на почтамте города Красноармейска, что на Донбассе. Знакомые с детства картины – стройные ряды пирамидальных тополей, разливы хлебов, белые мазанки за частоколом мальв и угольные терриконы всё это сменилось пепелищами, жутким строем закопчённых печей, стоявших на месте весёлых деревень, понурыми, сгорбленными фигурами беженцев…
Дмитрий Квочка в составе 751-го полка 317 стрелковой дивизии участвовал в боях за освобождение Ростова-на-Дону, а дальше замелькали знакомые названия –Лозовая, Барвенково, войска шли в направлении родного Краснормейска. Знакомые места по 1941 году. Но настроение у бойцов иное! Фашисты отчаянно цепляются за каждый рубеж, но под могучсми ударами советских войск откатываются вё дальше. Вот они, памятные названия – Троицкое, Фёдоровка, Прилесная… Каждый освобождённый населённый пункт каждое село поднимало дух, зажигало настроение боевой порыв. Но судьба солдата изменчива. В одном из боёв часть попала в окружение. Дрались до последнего патрона, да, видно, не суждено было прорваться…Контузия. Плен.

***

Этапы пути в неволю – это страницы разгула, садизма и изуверства фашистов. Большую часть пути пешком, без одежды и обуви – ведь не назовёшь же так ту рвань, в которую кутались пленные. Затем людей набили в теплушки так, что можно было лишь стоять. Не кормили вообще, лишь изредка, крайне нерегулярно, давали варево из гнилой брюквы и горелой пшеницы. Из всего состава половина до Штеттина не доехала.
Дмитрий Квочка смог добраться до Норвегии лишь благодаря своей молодости и железному здоровью.
…Густая сеть концлагерей покрывала Норвегию во время коричневой чумы. Но самый большой – на 2000 пленных был разбит неподалёку от Бергена. Только мрачный юмор висельников и гитлеровских ублюдков мог дать ему светлое поэтичное название – «Марина». Но не было среди пленных художников –маринистов, да и все равно никому бы в голову не пришло в драгоценные мгновения отдыха запечатлевать красоты скандинавских фиордов. По двенадцать часов каторжного труда – такова была суточная норма на строительстве сухого дока в узком заливе. Была норма и у «пищи», - по полтораста граммов эрзацхлекомбикормов, рыбьей муки и отрубей и черпак баланды из репы и рыбьих костей.
Пять бараков, наполовину углублённые в землю, как овощехранилища, нелепо распластались на на дне изумрудной ложбины. Возвышавшиеся над ней сторожевые вышки и ряды колючей проволоки тоже «не вписывались» в строгий гористый ландшафт. Неяркая, мужественная красота северной природы лучше воспринимается в погожий день, да и уж, конечно на сытый желудок А чужбина всё больше оборачивалась для пленных мачехой: большую часть года по небу ползли низкие свинцовые тучи, дул пронзительный северный ветер и постоянно моросил дождь, даже летом не тёплый, а зимой и подавно вперемежку с градом и снегом. И лишь белоствольные красавицы берёзки, перелесками взбегавшие по косогорам, напоминали об отчей земле, вызывали сокровенные, щемящие душу воспоминания.
Но тепло сердец друзей растопило лёд непогоды. Вдали от Родины, измученные, измождённые, истерзанные, но непокорённые советские люди встретили самоотверженную, любящую мать. Вернее она сама их разыскала. Маленькая седоволосая женщина, в чёрной шапочке и очках, подходила к колючей проволоке лагеря, приносила еду, питьё и одежду. Охрана прогоняла её. Тогда она то подбрасывала свёртки с продовольствием за колючую проволоку, то маскировала пищу в приметных местах близ дороги, по которой довили пленных, то выпрашивала у администрации лагеря нескольких заключённых, якобы для тяжёлых работ в своём хозяйстве, а сама кормила их досыта, давала им одежду, обувь и передачу для товарищей. Вскоре имя Марии Эстрем стало известным всему лагерю. Все военнопленные стали её ласково звать «наша русская мама».

***

Мария Эстрем жила неподалёку от местечка Ос, что вблизи от лагеря. Скоро её стли видеть по всем окрестным дорогам. Скудные домашние запасы подошли к концу. И Мария выпрашивала у знакомых и незнакомых людей пищу и одежду, якобы для своих детей. Многие, конечно, догадывались, кому помогает Эстрем, и, найдись среди них предатель или трус, Марии грозила бы свирепая расправа. Но ничто не могло остановить безграничного человеколюбия и беззаветной щедрости материнского сердца этой героической женщины. Когда в доме стало совсем пусто, Мария Эстрем сказала супругу: «Зарежем корову?»
Кузнец Рейнгольд Эстрем не возразил:
- Конечно зарежем. Мяса для лагеря хватит надолго.
А чем была корова для семьи Эстрем, можно судить по тому, что эти патриоты воспитывали пятерых детей. И вот, несмотря на это, почти каждый военнопленный регулярно получал по небольшому свёртку – несколько картофелин, кусочек хлеба, варёная селёдка или треска.
Эта бескорыстная помощь бодрила каждого, вселяла уверенность в отдельных отчаявшихся. Дмитрий Квачка сразу по прибытии в лагерь сблизился с группой туляков: пожилым Прокопом Яковлевичем Хорольским и ребятами помоложе – Иваном Коробань, Николаем Авиловым, Александром Михайленко. Они держались сообща, подкупали независимость их поведения, прямота суждений, тёплое товарищеское участие ко всем, кто нуждался в помощи и поддержке, их жизненный опыт. Сообща организовали активный саботаж на работах. Но делать это надо было осторожно, с умом, чтобы не подвергать людей излишней опасности. Чуть заметив неладное, гражданские немцы – руководители работ и специалисты – жестоко избивали узников палками.
«Палочный учёт» действовал безотказно. После повторного избиения направляли в штрафной лагерь-фильтр. «Профильтроваться» там можно было лишь в одном направлении – через трубу крематория. Но несмотря ни на что, саботировало большинство узников, кто активно, кто пассивно. Более двух лет строили сухой док на семь отсеков, но конца строительству не было видно. После инспекторской проверки шефов морского ведомства взбешённые гитлеровцы расстреляли группу зачинщиков – попросту наспех, наугад схватили узников, сменили большую часть своих специалистов. В самом конце войны решили закончить хоть один отсек, но этого им не удалось сделать.
Свою «русскую маму» большинство узников могло видеть лишь издали через крупную клетку колючей проволоки. Лишь один раз, обманув бдительность охраны, удалось ей пробраться в хону ведения работ. Вот тогда удалось Дмитрию крепко, по-сыновьи, обнять и поцеловать её, правда, наспех – ведь очень многие тянулись к ней выразить свою признательность.
…Под могучими ударами Советской Армии разваливались остатки рейха. Русские солдаты принесли свободу и Скандинавии. Крепкие объятия, скупые мужские слёзы, сыновние поцелуи, срывающиеся от волнения голоса, слова беспредельной признательности и сердечной благодарности – такова была встреча норвежской "русской мамы" со своими детьми. Фотографировались вместе на память, записывали адреса, фамилии в толстую книгу. Фамилии Дмитрия Квочки и туляков оказались где-то в третьей сотне. А всего этот список – гимн беспредельному мужеству и щедрому материнскому сердцу – вместил более пятисот фамилий. Многих не осталось в живых…

***

Когда в газетах появилось сообщение, что Комитет ветеранов войны пригласил супругов Эстрем посетить Советский Союз, Дмитрий Квочка был уже заправским туляком. По окончании войны потянулся сюда за товарищами, освоил профессию строителя. Здесь и женился, нашёл своё семейное счастье. Реконструировал и строил Тульскую Магнитку, жильё.
Узнав, что норвежские патриоты награждены орденами Отечественной войны 1ой степени, написал в Комитет письмо. И вот пришёл вызов для участия во встрече.
…Пожилая невысокая женщина в очках, одетая в национальное норвежское платье -красную с орнаментом и шитьём кофту и белую с кружевами юбку, как-то несмело входит в зал Комитета ветеранов войны.
И туляк бросился к ней вместе с москвичами, воронежцами, уральцами.
- Мама! Наша мама! – Объятия, сыновьи поцелуи. Слёзы не в счёт – их никто не стыдился.
- Помните, как возле Оса выгнали нас на работу в феврале 1945 года? – вспоминает воронежец, плотник Тихон Останков. – Стояла сырая погода, шёл мокрый снег, дул холодный северный ветер. И вдруг показалась сгорбленная фигурка с двумя корзинками. Это были вы, наша дорогая мама. Гитлеровцы не подпустили вас близко. Вы шли со своей ношей много километров, рискуя здоровьем и жизнью. А ведь вам тогда было уже почти 55 лет!
С тех пор прошло немало времени. И вот в конце прошлого года туляки, бывшие узники «Марины, узнали из газет, что Мария Эстрем вновь у нас и едет лечится и отдыхать на один из курортов Черноморского побережья Кавказа. И вот к норвежской «русской маме» летит тёплое приветствие.
Да память сердца не забывает ничего. Дорогой ценой заплачено за освобождение Европы и мира от коричневой чумы. Сейчас, в дни двадцатилетия великой Победы, всё пережитое вспоминается особенно ярко. И русским людям более, чем кому-либо, дорог мир.
Крепит его своим трудом Дмитрий Семёнович Квочка. Сейчас он начальник цеха завода крупных деталей Тульского домостроительного комбината. В его цехе формуют пропаривают – «выпекают» целые куски жилых домов, как бы разрезанных на части – стеновые панели, межквартирные перегородки, санузлы. И на строительных площадках монтажникам лишь остаётся соединить их сваркой между собой.
Давно сменили люди оружие на рабочий инструмент, но не кончается путь бойцов, не угасает огонь их сердец. Самоотверженно работают фронтовики. Если к концу года цех выпускал за месяц деталей и панелей на два с половиной восьмидесятиквартирных дома, то в марте – апреле уже на четыре таких дома. В 1,6 раза увеличили выпуск продукции на тех же производственных площадях
Так же самоотверженно трудятся в первом стройуправлении домостроительного комбината и другие «сыновья» Марии Эстрем – плотник Иван Коробань, электрик Николай Авилов, штукатур Александр Михайленко. Прокоп Яковлевич Хорольский до недавнего времени работал мотористом на Новотульском заводе ЖБИ, сейчас он – пенсионер. Каждый из них бережно хранит в сердце дорогие черты норвежской патриотки.

Я. Перов

(Коммунар. 1965. 14 мая. С.3)